Проша

В квартиру я прям влетела – такое радостное приподнятое настроение. Мне и в самом деле очень понравился сегодняшний день. Я очень была благодарна своим волейбольным друзьям за приглашение, которое потом продлилось таким образом.

- Ох, и прям расцвела, хозяюшка! – я оглянулась на Прошу, а он всплеснул руками и прижал их к груди, умильно на меня пялясь.

- А тебе вообще говорили, что подглядывать нехорошо? – усмехаясь, погрозила пальцем.

- За красой не возбраняется, - умильно расплылся в улыбке.

- В смысле, ты считаешь меня красивой? Или я такая вся из себя радостная, что именно это тебя привлекает? – попыталась уточнить я.

- Дак, кто ж поспорить может?! – воскликнул он с укоризной, - вот она красота-то, с тебя портреты писать надо, да в… этих… как их… галереях выставлять!

- Прош, ты часом головой не стукнулся? – опешила я, конечно дурнушкой я себя не считала, но чтобы в галереях, это перебор.

- Ты не так смотришь, - твердо и упрямо выговорил он.

- То есть?

- Неча на ба… девок в этих вот газетенках пялится. Чегой-то такое? Нарисовали лица краской, округлости подрисовали где надо и не надо и хоп – глазей, народ. Она ж не ба… девка, а кукла раскаляканная, - он упрямо выставил подбородок и вперился в меня взглядом.

- Так это реклама! Я ее и не смотрю. Валяется просто, - возмутилась я, указывая на рекламный буклет, выданный в одном из магазинов. – Ты мне о другом расскажи.

- О чем это? – насторожился он.

- Как это я не так смотрю? – меня раздирало любопытство.

- Вот непонятливая, да недоходчивая ты, Катеринушка. Ну, глянь на себя-то! Волосы цвета дуба золотистого, волнистые да блестят, что твой самовар начищенный. Лоб высокий, глазки горят, как небо в них осеннее отражается – ясное, жемчужное и солнышко им еще ярких черточек добавило. Лицом округла, уста сахарные, щечки как яблочки, соком наливающиеся, шея лебединая, перси вздымаются, а стан гибкий как лоза…

- Э, э-э… Э-это, Прохор! Стоп, стоп! – такого описания о себе я и не предполагала услышать из его уст.

- А что? – поднял на меня такие невиннейшие глазки.

- Это перебор… знаешь ли, - оторопело выговорила я.

- Мне далее описывать? – наклонил голову.

- Нет! – вскрикнула я. И грозя ему пальцем, проговорила, - Проша, ты вот так не делай. А то я ведь возомню о себе невесть что… понял?

- Ох, напужала! – сделал круглые глаза.

- Ты вот своими этими речами меня только в краску вогнал, - возмутилась я, потом мне внезапно пришла мысль, - а откуда…, то есть, сколько тебе лет? Выражения у тебя больно… старинные?

- Ну, так известно сколько, поди уж несколько столетий, - опять невинный взгляд.

- Уф-ф-ф. Так ты пра, пра… сколько раз?

- Этого и не упомнить, - вздохнув, уселся на стул.

- А как же это? Почему? Зачем?

- Вот, скажу я тебе такое. Вы вот нынешние барышни, ну, такие въедливые, да дюже любопытные. Все знать вам надо. Как было-то хорошо в позапрошлом веке. Придешь, скажешь, ну пугнешь разок – слушаются. А вам все докажи, расскажи, да покажи. Недоверчивые да вздорные…, - покачал он головой.

- Ну уж! Какие есть, - подзадорила я его.

- Это да… А ты вот скажи мне как тебе новый-то кавалер? – спросил и склонил голову к плечу.

- Прош, ты чего?! Он мой коллега, да еще и племянник моего непосредственного руководителя. Какой кавалер? – возмутилась я.

- Так видный он, да и тебе приглянулся, - хитрый взгляд.

- С ним интересно. Он…, - я задумалась, как же его охарактеризовать, - цельная личность. В нем есть всё, почти… Что-то, совсем чуть-чуть ему мешает, но что понять не могу.

- Ты ж любопытная, допытайся. – Посоветовал мой охранитель.

- Проша! Нельзя же лезть в душу против воли человека, это неприлично. Даже боль можно причинить, зачем же я буду это делать, скажи мне на милость? Тем более и так сегодня, эх…, - махнула я отчаянно рукой.

- Так ты и не лезь. Ты старайся соединиться душой-то и разделить то горькое напополам, а? – прищуренные лазоревые глаза уставились на меня.

Я открыла рот, но что ответить на этот раз абсолютно не представляла.