Австралия: «наркотизация вспять»
Мы договорились о встрече с Анжелой Вуд, президентом общественно¬го Австралийского агентства по контролю за наркотиками. Накануне она зачитывала на конференции свое выступление, подготовленное вместе с мужем, о личных утратах, которые бывают, когда не можешь уследить за детьми, попробовавшими наркотики. Говорила сбивчиво, то и дело вытирая платочком глаза.
Высокая женщина с печальными глазами уже поджидала нас в опустевшем конференц-зале. От нее я услышал историю, записывать которую был не в силах, и перескажу, как запомнил. Анжела и ее муж Тони, страховой агент, поженились двадцать два года назад. Жили размеренно и счастливо, растили двух дочерей. Однажды младшая, пятнадцати лет, ушла из дома и больше не вернулась. На дискотеке принимала таблетки экстази, наркотик был чистый, без примеси, но химический баланс неокрепшего организма был нарушен, девочка умерла. Это был один из первых смертельных случаев в Австралии от употребления метамфетамина .
— Так страшно мы с мужем первый раз услышали о наркотиках. Не знаю, как мы не сошли с ума. Три года живем только этим, ничем другим. Хотя слишком поздно. Нашу девочку не вернешь.
Анжела и Тони познакомились с людьми, у которых похожие проблемы. Они ходят по школам, рассказывают сверстникам умершей девочки, что случилось с ними и почему. Им помогает старшая двадцатилетняя дочь. Семья Вуд создала агентство, вовлекла в работу многих отцов и матерей. Их вмешательство в ход вещей принесло агентству репутацию одной из самых авторитетных антинаркотических организаций Австралии.
Мне знакомы общественные организации разных стран. В России и в Кыргызстане они растут как грибы после дождя. Их нередко возглавляют оставшиеся не у дел люди, которым на любой работе важен не результат, а поднятый их усилиями шум, причем не столько о настоящем деле, сколько об их стараниях помочь делу. Больным не хватает в клиниках коек, очень мало реабилитационных центров, но средства банков, промышленных групп, муниципальной власти уходят через «общественные фонды» в средства массовой информации для рекламы этих самых «фондов». Они собирают конгрессы, конференции, симпозиумы, пугая друг друга ужасающими цифрами, но не умея на что-либо влиять. Я никого не хочу обидеть своими наблюдениями, скорее всего — субъективными. И никому не пожелаю пережить то, что пришлось вынести семье Вуд. Но, может быть, потому и пронзительны слова Анжелы и Тони, потому и внимают им дети и взрослые, когда они ходят по городам, напрашиваясь на встречи с подростками. Прислушиваются к тем, кто знает, о чем говорит.
В Мельбурне нет сутолоки, никто тебя не обгоняет, люди идут не спеша, с высоко поднятой головой. Преображаются только в дни конных скачек на кубок города, когда безумие охватывает страну; сюда устремляются на всех мыслимых видах транспорта фермеры и сахарозаводчики, владельцы шерстомоечных фабрик, золотодобытчики. В празднества вовлечены все существующие здесь общины — китайская, индийская, еврейская, арабская, итальянская, немецкая, греческая, русская, польская, югославская. Люди собираются на ступенях собора Св. Павла, шествуют по Флиндерс-стрит, горланят песни на всех языках и направляются к ипподрому. Все хотят попытать счастья: нищие могут стать миллионерами, миллионеры — нищими, но не дух наживы овладевает толпами, а возможность реализовать свои страсти. Это будет в ноябре, в одни и те же дни, не меняющиеся уже больше ста лет. После скачек мельбурнцы впадают в спячку, чтобы проснуться через год под новый топот копыт.
Когда в 1835 году тасманийский фермер Джон Батман выкупил у аборигенов большие площади приморской земли за ежегодные поставки ста шерстяных одеял, по полусотне топоров, ножей, подзорных труб и всякой всячины, в том числе семян и саженцев фруктовых деревьев, вряд ли он сам подозревал, какой здесь вырастет город. И как поможет расцвету «золотая лихорадка», когда тысячи старателей будут просаживать капиталы в новых барах, игорных домах, ночных клубах. Рабочие-китайцы завезут сюда опиум и станут пионерами наркотизации материка. Что происходит сегодня, полтора столетия спустя, можно видеть летними вечерами, прогуливаясь по Фитцрой-стрит, разделяющей районы Прагран и Св. Килда. Под открытым небом, под гирляндами висячих огней видишь за столиками семьи, иногда три или даже четыре поколения австралийцев; люди говорят вполголоса, никому не мешая. Во всем этом ни намека на провинциализм. Напротив, манера общения людей, театральные афиши, множество музыкальных салонов, художественных выставок, часто зарубежных, весьма достойных, создают впечатление утонченного, интеллигентного города.
Но в слабо освещенных местах зазывно светятся глаза одиноких девушек, прислонившихся к деревьям и ищущих приключений. Оборванные люди ныряют за ограду в приют, где можно получить ночлег, обменять иглу, уколоться, успокоиться. По тротуару катится, позванивая, кем-то брошенный шприц. А невдалеке в лесных чащах качаются на ветках какаду, в высокой траве прыгают сумчатые животные и важно расхаживают казуары с гребнями на голове. Гулко ухает океан, пахнет водорослями, и во все стороны нет материка ближе, чем Антарктида.
— Все у нас есть! — говорит мой спутник Илья, когда-то ведущий специалист центра космических исследований на Украине, а последние лет пятнадцать профессор Мельбурнского университета. Он взялся помочь, когда мне пришла мысль поговорить о наркоситуации не в масштабах страны или даже города, а какого-либо района, пусть того, где вечером мы прогуливались и у которого таинственное название — Св. Килда. Здесь самая высокая концентрация иммигрантов, особенно из России и других бывших советских республик. Я слышал, среди них есть мои земляки-кыргызы, открывшие здесь свое дело.
Иммигранты, некоторые из них, не брезгуют наркоторговлей. Незадолго до моего приезда в Мельбурнском аэропорту задержали владелицу популярного в городе ресторана «Россия». Она возвращалась из Таиланда с младенцем на руках. В детском одеяльце сотрудники таможни обнаружили два килограмма героина. Пронеси и продай она этот товар пусть даже оптом, выручила бы от двадцати четырех до сорока тысяч австралийских долларов. Несчастная попалась по неопытности; китайцы, вьетнамцы, румыны нелегально везут сюда тонны опийных веществ. По их потреблению Австралия обошла всех.
Бюрократы разных стран похожи друг на друга, и у меня не было шансов добиться встречи с районной администрацией в тот же день, без предварительных договоренностей, без ходатайств инстанций, без визы вышестоящих начальников. Но в Мельбурне поразительно срабатывает авторитет, которым так умело воспользовался Илья; нет, он не настолько знаменит, чтобы его знали в органах местного управления. И когда он позвонил по телефону-автомату, представился как профессор университета, да еще выговорил это с присущим ему акцентом, явно выдающим иммигранта, нас безо всяких проволочек согласились принять. Мой друг, знавший австралийские нравы лучше меня, в таком исходе не сомневался, хозяйским жестом распахнул передо мной дверцы своей «вольво», и мы помчались по адресу, который он записал по советской привычке на коробке сигарет.
В администрации района Св. Килда нас встретила Мэрг Уэлш, эксперт по социальным проблемам. Мы прошли через множество комнат, от пола до потолка уставленных толстыми папками. Ее кабинет тоже был завален бумагами. Я подумал было, как идеально поставлена переписка с населением, но хозяйка кабинета поспешила уверить, что в папках разработки, варианты, юридические обоснования планов борьбы с наркотизацией: в масштабах района, города, штата Виктория, всей Австралии. Они должны быть под руками, их достают, когда приходят посетители, так легче вести разговор. В районе страдают от вызванного наркоманией, хотя не только ею одной, роста преступности, требуют ужесточить законы, создать больше полицейских участков и тюрем. Люди платят налоги и требуют от властей защиты. Очень трудно общественное сознание приучить к простой мысли: для всех будет лучше, если к тем, кто живет не как другие, проявлять больше терпимости.
— Я не люблю резкостей. Ни в словах, ни в движениях, — говорит Мэрг Уэлш.
В районе Св. Килда раньше других стали осознавать, что люди, вовлеченные в наркоманию, преступность, проституцию, остаются частью общества; они должны быть приняты обществом, иметь в нем свое место, продолжать жить и работать, чувствуя себя в безопасности. Та же секс-индустрия, как ее сегодня называют, возникла в Австралии еще в XVIII веке, когда английский корабль высадил в Сиднее две сотни ссыльных женщин; они ворочали обломки скал на строительстве причалов, вечерами подрабатывали своим телом, вызывая презрение знатных викторианских дам, мстя им соблазнениями их не слишком стойких мужей. С давних времен здесь объединяются благонамеренные горожане, которых влечет не грубо понятая борьба с носителями социального зла, а тесное общение с больными (к ним отнесли проституток, алкоголиков, наркоманов), чтобы помочь им найти себя в обществе.
Правительству штата Виктория надоели подвыпившие сограждане на улицах, в парках, на стадионах; забулдыги ухитряются в самых людных местах припадать к бутылке, подстегивать алкоголем свои буйные чувства. Все были уверены, что закон о запрете выпивать в общественных местах будет поддержан населением и местными органами власти. Каково же было удивление правительства штата, когда против ратификации закона выступил муниципальный совет района Св. Килда. В городе много бездомных, живущих в ночлежках; днем их выгоняют на улицы, как бы насильно подталкивают в общественные места. Не их вина, что у них нет жилья и негде принять спиртное, кроме как на улице. Стражи порядка предъявят штраф, но заплатить они не смогут, тогда им дорога в тюрьму. Новый закон будет ущемлять священное личное право выпить. Другая большая группа населения, которой пренебрег закон, — аборигены, большинство традиционно принимают алкоголь на улице, новый порядок будет еще одним насилием над ними. Так считает миссис Мэрг, защитница и кумир «дна» в Св. Килде .
Накануне, когда мы с Ильей прогуливались по району, я обратил внимание на уличные объявления, рекламирующие услуги гипнотизеров, экстрасенсов, знахарей, предлагающих наряду с «чтением судьбы по ауре» и «помощью при облысении» «избавление от курения, алкоголизма, наркомании». Универсальные медицинские предложения меня умиляли в Бишкеке и Москве, где лекарей широкого профиля больше, чем людей, готовых им довериться. Человек может быть чем угодно болен, но при этом не обязательно глуп. Хотя встречаются люди, с детских лет привыкшие к бесправию и летящие благодарно, как бабочки, на любой обманный свет, даже если он спа¬лит им крылья. Мой вопрос не удивил миссис Мэрг. Она призвала вспомнить, сколько здесь иммигрантов, в том числе из стран Восточной Европы; по всему выходило, что именно они принесли на материк жуликоватость.
Двести тысяч австралийцев, принимающих наркотики внутривенно и состоящих на медицинском учете (в штате Виктория их двадцать тысяч) предпочитают крупные клиники с дипломированными врачами-наркологами, хорошо знающими удачи и заблуждения зарубежных коллег. До последнего времени основным методом лечения героиновой наркомании в австралийских клиниках оставался метадон, но в медицинских кругах все громче поговаривают о разработанных швейцарскими врачами программах героиновой поддержки. Принимая выписанные врачом небольшие дозы героина, больные надолго прекращают обычный прежде прием больших доз. Австралийцам очень хочется испытать новый метод. В условиях, когда трудно предложить что-либо безусловно и навсегда снимающее тягу к наркотику, может быть, постепенный переход от больших доз к малым окажется единственной возможностью ослабить последствия наркотизации в масштабах страны.
— Мы должны ответить себе на вопрос: какое общество мы хотим? Одну смерть или много смертей? Если можно помочь молодым людям снизить прием наркотиков, хотя бы немного еще продержаться, пожить на свете, гуманно ли их лишать шанса? — спрашивает миссис Мэрг.
— Отчего в таком случае не попробовать? — вслух размышляю я.
Миссис Мэрг ловит меня на слове:
— А Кыргызстан возьмет под защиту попытки Австралии вопреки решениям ООН на виду мирового сообщества открыто импортировать героин?
— Не думаю, — признаюсь я.
На Австралийский материк перекинулся спор, который давно идет среди законодателей, медиков, общественности Европы и Америки. Спор о предпочтении одной из двух полярных моделей подхода к проблеме нар¬котиков: полного их запрещения или снижения вреда при сохранении привычного для больных образа жизни. У многих стран пока нет опреде¬ленной позиции. Да и как ей появиться, когда над здравым смыслом верх часто берет политический интерес. Известны авторитетные структуры, в том числе международные, отвергающие «малодушную», как им видится, стратегию снижения вреда, они настаивают на решительном запрете применения наркозависимыми людьми психоактивных веществ. Но врачи, работающие с больными, убежденные в несостоятельности запретов и угроз, тоже не приводят доказательств безусловной своей правоты.